Зов издалека, или Призвание Габи 1

Часть первая

Габриэль Гарсиа Маркес – явление, безусловно, уникальное, он создал собственный жанр, свой язык и свой мир, где, как мы поймем далее, не то чтобы очень легко находиться. Потому что этот мир странен, фантасмагоричен и совершенно неразумен.

Американский критик Джозеф Эпстайн как-то посетовал, что «вне политики рассказы и романы Гарсиа Маркеса не имеют нравственного стержня; они не существуют в нравственной вселенной, поэтому его безудержная виртуозность приедается».

И действительно, этот мир при всей своей фантасмагоричности, а, может, именно благодаря ей, находится в некоем лимбе, где, как представляется, нет не только пресловутой нравственности, но и более того – измерения Логоса. Он привержен живописному хаосу, где мертвые действуют наравне с живыми, и живым некуда деваться от мертвых. В этом смысле мир Маркеса в самом деле «безудержно виртуозен», - как вскипевший котел бессознательного. И политика вряд ли может быть для него стрежнем…

О какой нравственности может здесь идти речь, если в этом котле бурлит огромное наследие предков, звучащее как ему хочется – до всякого Бога, до структурирующего Логоса?

Отсутствие Бога-Логоса в мире Маркеса бросается в глаза, и это хочется как-то исправить, пусть даже довольно топорным образом. И такие «исправления» невольно вносятся:  например, в якобы в «Предсмертном письме» писателя полно христианских советов и изречений.

                «Господь, если бы у меня было сердце, я бы написал всю свою ненависть на льду и ждал пока выйдет солнце…» Все дело в том что Маркес принципиально чужд подобной риторики – никакого письма он, конечно же, не писал.

Да, нравственности в спаленном солнцем селении Аракатака, где в 1927 г. родился Габи, было маловато. Проще сказать, там было не до нее. В этом космосе, перемешанном с хаосом, мертвые приходили в гости к живым, сбежавшая с любовником внучка некоей престарелой сеньоры, по словам бабки, вознеслась живой на небо, куриные яйца с наростами объявлялись яйцами василиска и сжигались на дворе…

«Меня восхищала та естественность, с которой тетя решала подобные проблемы, – утверждал впоследствии  «Великий колумбиец». – Думаю, эта естественность и дала мне ключ к роману «Сто лет одиночества».

Позже Маркес вспоминал свое детство так:  «Это был огромный дом, где все по-настоящему было покрыто тайной. И ночью по этому дому нельзя было ходить, потому что мертвых в нем было больше, чем живых. В шесть часов вечера меня сажали в углу и говорили: «Не сходи с этого места, потому что, если ты сойдешь, придет тетя Петра из своей комнаты или дядя Ласаро из своей». И я сидел…», – вспоминал Гарсиа Маркес в одном из интервью.

«У меня была тетя, целый день она делала что-то по дому, а однажды уселась ткать саван. Я ее спросил: «Зачем ты ткешь саван?» – «Да потому, что я скоро умру, сынок», – ответила она. Тетя доткала свой саван, легла и умерла. Ее завернули в этот саван»

В старом доме дедушки Габи окружали не только привидения. Были еще книги, золотые рыбки и целый сонм незамужних тетушек.

Зато дедушка-полковник был живее всех живых. Его-то в доме было слышно так отчетливо, как церковный колокол, призывающий на мессу. Громкоголосый, жадный до жизни Николас Рикардо Маркес Мехиа Игуарана во внуке души не чаял и учил его наслаждаться миром: смотреть, слушать, видеть.

Маркес с упоением вспоминал: «Дед был искусным ювелиром, изготавливал из золота рыбок, кольца, цепочки, браслеты и многое другое... В детстве и юности я много фантазировал, придумывал события и несуществующих друзей, убеждал всех, что тяжело болен, хотя на самом деле был здоров. За это меня ругали, называли вруном и болтуном. Только дедушка никогда не осуждал мои фантазии. Наверное, он разглядел в маленьком лгунишке будущего писателя. Когда он умер, мне было восемь лет. Вся моя писательская работа – это попытка описать, понять то, что произошло со мной и окружающим меня миром в те самые восемь лет…».

Весь этот мир был подарен маленькому Габи, потому что его отчаянные родители оставили его у бабушки с дедушкой, а сами уехали в другой город. 

Через восемь лет они заберут Габи из Аракатаки, и жизнь повернется к нему иным своим ликом. Родители ссорились, братья и сестры шумели и докучали, а кроме того, надо было еще и учиться. Габриэль пошел в национальный колледж в городке Сипакира в часе езды от мрачной столицы Колумбии Санта Фе де Боготы. В 1947 г. Габи поступил на первый курс юридического факультета Национального университета в этой же самой промозглой Боготе. Родители были счастливы. Но Габи не хотел быть юристом. Родители ждали его диплома, как манны небесной, но неугомонный первенец явно не собирался оправдывать их ожидания. Дело в том, что втайне Габи хотел стать писателем.

Вопрос был поставлен ребром с детских лет: «Еще в школе у меня появилось огромное желание писать, но мне хотелось идти дальше, за черту, установленную теми писателями, которых я читал». Казалось, в самом вопросе уже кроется ответ: «за черту» – это путь в сторону Аракатаки, которая как раз и стоит за этой самой разумной, уже исследованной сотни раз чертой. Но это, казалось бы, единственно верное решение как-то утекало сквозь пальцы. К тому же сумрачная Санта Фе до Богота, где учился Габи,  к фантасмагорическим играм как будто не располагала…