Времена не выбирают…

Часть первая

Евгений Шварц поражает: это изумительно самобытный писатель. Судьба его складывалась нелегко. В юности он работал секретарем у Корнея Чуковского, постепенно развивая свой дар и становясь тем, кем хотел быть, - литератором и драматургом. Об этом он мечтал с самого детства – исступленно, тайно и страстно. Секретарствуя у признанного критика и переводчика Чуковского, он все выпытывал у его сына Коли: выйдет ли из него, Жени, писатель. Жизнь Шварца не баловала, и Коля тоже не спешил порадовать приятеля: «Писателя все время тянет писать. Посмотри – отец все пишет, все записывает, а ты нет. Не знаю, выйдет ли из тебя писатель»…

   Ясно вырисовывалась у него в уме страстная тяга к сказкам, к мифотворчеству и чуду. И – непременно – чтобы добро побеждало зло. Эта страсть была у него с детства. «…В то же время обнаружился мой ужас перед историями с плохим концом. Помню, как я отказался решительно дослушать сказку о Дюймовочке... Пользуясь этой слабостью моей, мама стала из меня... веревки вить. Она терроризировала меня плохими концами. Если я, к примеру, отказывался есть котлету, мама начинала рассказывать сказку, все герои которой попадали в безвыходное положение. "Доедай, а то все утонут". И я доедал»…

Юный Шварц жил трудно. Но силы духа не терял. О себе писал в «Дневниках» так: «Не в литературном, а в настоящем смысле этого слова, я был уверен, что вот-вот начнутся чудеса, великое счастье… Никого я тогда не осуждал… и всех любил от избытка счастья»…

Годы стоят голодные и холодные – двадцатые.

Один из современников, вспоминая жизнь в Ростове-на-Дону, с изумлением и восхищением пишет: «Время было адски трудное. Помню, однажды я пришел в гости к Жене. На кухне в тазу он лепил пирожки из угольной пыли. Дело в том, что штыб, не собранный в комок, и не спрессованный, не горел в печке. В промороженной квартире, в ледяной воде Шварц занимался этим мрачным делом. Работал весело. Я стоял рядом и не мог взять в толк, что он колдует. Его пирожки вовсе не были пирожками. Из штыба он лепил какие-то фигурки, вроде зверюшек, человечков. Но штыб — не глина. Ничего похожего не получалось. Они разваливались, не подчиняясь рукам «скульптора». Но так было легче и занятней готовить топливо. Руки его были черны от угольной пыли, лицо напряжено. Он играл в какую-то игру, и игра увлекала его. Денег явно не было. Еды — тоже. Кусок сала и бутылочка спиртного, принесенные гостем, создавали настроение, близкое к банкетному…. За столом было молодо и беспечно. Женя рассказывал невероятные истории…»

То же продолжалось и в Петрограде. Там Шварц уже пользуется славой «устного писателя» - за блестящие и смешные анекдоты, которыми потешает друзей. Он работает в детских журналах «Чиж» и «Еж», сходится с самыми остроумными людьми своего времени: поэтами-«обериутами» Олейниковым, Заболоцким, Хармсом. Общались они иногда весьма небанальным образом – об этом свидетельствуют воспоминания близких друзей. Например, Алексея Пантелеева:  «Имя Шварца я впервые услыхал от Златы Ионовны Лилиной, заведующей Ленинградским губернским отделом народного образования.

- Вашу рукопись я уже передала в редакцию, - сказала она. - Идите в Дом книги, на Невский, поднимитесь на пятый этаж в отдел детской литературы и спросите там Маршака, Олейникова или Шварца.

Должен признаться, что в то время ни одно из названных выше имен, даже имя Маршака, мне буквально ничего не говорило.

И вот в назначенный день мы с Гришей Белых, молодые авторы только что законченной повести "Республика Шкид", робко поднимаемся на пятый этаж бывшего дома Зингер, с трепетом ступаем на метлахские плитки длинного издательского коридора и вдруг видим - навстречу нам бодро топают на четвереньках два взрослых дяди - один пышноволосый, кучерявый, другой - тонколицый, красивый, с гладко причесанными на косой пробор волосами.

Несколько ошарашенные, мы прижимаемся к стене, чтобы пропустить эту странную пару, но четвероногие тоже останавливаются.

- Вам что угодно, юноши? - обращается к нам кучерявый.

- Маршака... Олейникова... Шварца, - лепечем мы.

- Очень приятно... Олейников! - рекомендуется пышноволосый, поднимая для рукопожатия правую переднюю лапу.

• Шварц! - протягивает руку его товарищ»...

  Кажется – куда уж смешнее, милее, аполитичней? На этом фоне Шварц пишет рассказы и стихи для детей, начинает писать пьесы. Мирная профессия писателя в тоталитарном государстве... Пишущая машинка, «Беломор»… Но в абсурде упражнялись не только жившие тогда литераторы. В нем упражнялось само время.

Заболоцкий много лет проведет в лагере и выйдет оттуда другим человеком. Николая Олейникова расстреляют, Даниил Хармс погибнет от голода в тюремной больнице. Друзья и соратники будут исчезать один за другим.

«Мы, как никто, чувствуем ложь, - напишет Евгений Шварц. – Никого так не пытали ложью…»