Весть издалека, или Призвание Габи 2

Часть вторая

Маркес тогда писал робко и осторожно, как будто пробовал перо. Но однажды случилось чудо.  Оно случилось дождливым вечером. Его можно было бы назвать вестью издалека, из самого сердца волшебной Аракатаки: «…В последний ночной трамвай на остановке Чапинеро вошел самый взаправдашний фавн. Я отметил, что никто из немногих пассажиров трамвая при виде его ничуть не изумился, и поэтому подумал, что он – один из ряженых, что по воскресеньям продают в детских парках всякую всячину. Но реальность фавна уничтожала всякое сомнение: его рога и бородка были доподлинно козлиными, и, проходя мимо него, я даже ощутил, как крепко воняла его шкура. Незадолго до остановки «26-я улица», где располагалось кладбище, он вышел из трамвая, будто честный отец семейства, спешащий домой, и растворился среди деревьев парка».

Узнаваемый, вечно родной почерк происшедшего не мог не потрясти Габи. Он вернулся домой одурманенный увиденным и долго ворочался в постели. Сосед по комнате раздраженно поинтересовался, что с ним происходит. «Дело в том, что фавн вошел в трамвай», – ответил Габриэль. Приятель, будучи поклонником таланта писателя, тут же ответил, что фавн – новая тема для рассказа, лучшей и не придумаешь.

                Наутро Маркес уселся за пишущую машинку и в один присест написал рассказ. Это был самый настоящий порыв вдохновения. Бессознательный мир, дремавший в душе, потоком излился на бумажный лист. Несколько дней подряд автор читал его перед отходом ко сну, как молитву.

Да это и была почти что молитва: с таким дотошным простодушием был описан весь этот магический эпизод. Надо ли говорить, что «Фавн в трамвае» так и не был опубликован.

Но где же получить помощь? Откуда взять поддержку? Оказывается, именно там,  в незабвенной Аракатаке,  Габриэль Гарсиа Маркес, кстати, и получил  будто с неба слетевший ответ на свой главный вопрос. Это случилось, когда Габи ушел с третьего курса университета. Он сотрудничал с «Эль Эспектадор» и не собирался возвращаться к учебе. Мать приехала за ним, чтобы потребовать возвращения в университет, а, кстати же, попросить о помощи. Надо было поехать в Аракатаку, чтобы продать дом. Тот самый, с множеством комнат и галереей с бегониями.    

Ехали долго, поначалу на пароходике, затем по железной дороге мимо станций, изнывающих от жары и сухого ветра. «Что я скажу твоему отцу? – все время повторяла упрямая донья Луиса Сантьяга. – Ты бросил учебу и говоришь, что хочешь стать писателем… Это убьет отца…».

Маркес вспоминал:  «Первое, что меня поразило, было безмолвие... Куда ни погляди, нигде не замечалось ни малейшего признака жизни, и все было подернуто тонкой раскаленной пылью. Моя мать несколько минут сидела неподвижно и под конец в ужасе воскликнула: «Господи, ты, боже мой!».            

И все же это теперь уже почти окончательно опочившее селенье не могло не заметить возвращения своего героя и в будущем – своего песнопевца. Оно должно было напутствовать Габриэля и указать ему путеводную звезду. Сделало оно это устами престарелого доктора Альфредо Борбосы, дряхлого старца в мятой пижаме. За скромным обедом в честь новоприбывших Луиса Сантьяга решила поделиться с ним своей печалью и негодованием. Сын ее бросил университет и вбил себе в голову, что может сочинять истории…

–  Видите ли, кума, – ответствовал он спокойно, – Габито с детства носит это в себе, и нет ничего хуже для здоровья, чем идти наперекор такому желанию…

Уезжали они, так и не продав дома.

Снова за окнами поезда мелькали пустынные жаркие станции, разруха, безлюдные платформы… Но теперь уже было понятно, что все преграды преодолимы. Аракатака подтвердила призвание своего отпрыска.

Впереди был нелегкий труд журналиста за скудную плату, книги, которые теперь вошли в золотой фонд литературы, стук пишущей машинки, букет желтых нарциссов на столе, слава, труд и новые открытия.