Дочь русского народа

Снаружи и внутри, для других и для себя, боль и любовь. 

Достигшей немого отчаянья,
давно не молящейся богу,
иконку "Благое Молчание"
мне мать подарила в дорогу. 
И ангел Благого Молчания
ревниво меня охранял.
Он дважды меня не нечаянно
с пути повернул. Он знал… 
Он знал, никакими созвучьями
увиденного не передать.
Молчание душу измучит мне,
и лжи заржавеет печать…
 

Сколько может вынести физических и духовных страданий один человек? Сколько может пережить и все же выстоять одна маленькая хрупкая женщина? Слабость и мужество, сила и отчаяние – Ольга Берггольц: «...эта великая дочь русского народа была арестована, сидела, у нее вытоптали ребенка, ее исключили из партии, поносили...» /Д.Гранин/
 

16 мая 1910 года родилась Ольга Федоровна Берггольц – ПОЭТ с большой буквы. В размеренный уклад санкт-петербургской интеллигентной семьи, где отец – врач – Фёдор Христофорович Берггольц, ученик Николая Бурденко, мать – Мария Тимофеевна Грустилина, дочь рязанского мещанина, трепетно любившая поэзию, лелеяли мечты о прекрасном будущем своих двух дочерей, ворвался ветер перемен. Отец ушел на фронт Первой Мировой полевым хирургом. Мать на три долгих года осталась с двумя детьми. Няню, гувернантку, мечты об институте благородных девиц и о медицинском образовании старшей Ольги, которую в семье называли Лялей, разметало бешеным смерчем исторических изменений в России. И юная Ольга уже в 1924 году стала пионеркой, пролетарской активисткой, и далее, по логике, вступила в комсомол.
 

Красивая, пронзительно-думающая, умная девушка увлеклась литературой. Впрочем, так не верно говорить: страсть к написанию стихов у Ольги-Ляли проявилась уже в раннем детстве, а первый альбом стихотворений, посвященный маме, датируется  примерно 1920 годом. В 1924 году впервые было напечатано стихотворение «Ленин». Как вспоминает об этом сама поэтесса:
«...когда я написала свое самое первое стихотворение о революции, о Ленине, я прочитала его папе...Через два дня он пришел с работы важный, даже какой-то напыженный, и в то же время явно ликующий – он совершенно не умел прятать радость, хоть на время прикрывать ее важностью или безразличием, ему не терпелось раздать ее другим. В то же время он не умел жаловаться на невзгоды – он стыдился, если был несчастен, точно сам был виноват в этом.
 – Ну, Лялька, дела обстоят так… – важно начал он и тут же воскликнул, хлопая в ладоши: – Напечатали! Понимаешь, в нашей стенгазете напечатали! Сказали – отлично. Поздравляю. Теперь, пожалуй, ты настоящий поэт: напечатали!
Мне стало ужасно приятно и даже страшно. Я покраснела, выскочила в другую комнату и, закрыв глаза, расставив руки, немножко, но очень быстро покружилась, как тогда, когда была маленькой. Потом посмотрела на себя в трюмо: ну-ка, какая я стала после того, как мое стихотворение напечатали? Ведь я же теперь... настоящий поэт!». /Берггольц О. Ф. Дневные Звезды. Л., 1964. С. 143—146/
 

В 14 лет Ольгу Берггольц отметили своим внимание корней Чуковский и Маршак, пророча ей большое будущее. Это, действительно, был яркий цветистый и живописный талант большой глубины, которому предстояло набрать силу. 
 

В желтом небе раскидались янтари,
Лес синеющими дымками чадит,
На цветке дрожит кусок зари,
На березах раскачались фонари...
У меня в груди как струны говорят,
А глаза съедают грусть полян, —
Оттого, что пенится заря,
Что колышет белой гривою туман...
Далеко за лес упали янтари,
Затерялась в синем сумраке гора...
А цветок хранит кусок зари
В недрах чашечки до раннего утра.
/Ленинград, 1925 сентябрь/
 

Но безжалостный Молох ставшей на дыбы страны требовал жертв. Одной из них стала юная поэтесса.

Ранний брак, развод, снова брак. Смерть дочерей, Ирины и Майи. Арест по ложному обвинению, жестокие издевательства и моральное уничтожение в тюрьме и, как следствие, преждевременные роды и потеря еще одного ребенка:
 

Двух детей схоронила
Я на воле сама,
Третью дочь погубила
До рожденья — тюрьма…
 

Неоправданная, самой себе не объяснимая травля со стороны власть имущих и жестокая война, которая проглотила второго мужа. Сколько же еще можно вынести? Душа не просто вопила и корчилась от боли и несправедливости, она выворачивалась наизнанку и просила пощады. Пощаду и силы Берггольц сконцентрировала в самой себе благодаря стихам и ответному посылу радиослушателей в блокадном Ленинграде, для которых голос и поэзия Ольги Берггольц воплощали в себе надежду на скорую мирную весну.
 

Машенька, сестра моя, москвичка!
Ленинградцы говорят с тобой.
На военной грозной перекличке
слышишь ли далекий голос мой? 
Знаю — слышишь. Знаю — всем знакомым
ты сегодня хвастаешь с утра:
— Нынче из отеческого дома
говорила старшая сестра. —

…Старый дом на Палевском, за Невской,
низенький зеленый палисад.
Машенька, ведь это — наше детство,
школа, елка, пионеротряд…
Вечер, клены, мандолины струны
с соловьем заставским вперебой.
Машенька, ведь это наша юность,
комсомол и первая любовь.
А дворцы и фабрики заставы?
Труд в цехах неделями подряд?
Машенька, ведь это наша слава,
наша жизнь и сердце — Ленинград.
Машенька, теперь в него стреляют,
прямо в город, прямо в нашу жизнь.
Пленом и позором угрожают,
кандалы готовят и ножи.
Но, жестоко душу напрягая,
смертно ненавидя и скорбя,
я со всеми вместе присягаю
и даю присягу за тебя.
Присягаю ленинградским ранам,
первым разоренным очагам:
не сломлюсь, не дрогну, не устану,
ни крупицы не прощу врагам.
Нет! По жизни и по Ленинграду
полчища фашистов не пройдут.
В низеньком зеленом полисаде
лучше мертвой наземь упаду.
Но не мы — они найдут могилу.
Машенька, мы встретимся с тобой.
Мы пройдемся по заставе милой,
по зеленой, синей, голубой.
Мы пройдемся улицею длинной,
вспомним эти горестные дни
и услышим говор мандолины,
и увидим мирные огни.
Расскажи ж друзьям своим в столице:
— Стоек и бесстрашен Ленинград.
Он не дрогнет, он не покорится, —
так сказала старшая сестра.
 

Ее называли ленинградской Мадонной, музой блокадного города. О ней писал Михаил Дудин: «Она, сама того не понимая, стала живой легендой, символом стойкости, и её голос был для ленингpадцeв кислородом мужества и уверенности и мостом, перекинутым через мёртвую зону окружения, он помогал соединять пространства и души в один общий порыв, в одно общее усилие. И этот опыт трагедии заставлял находить безошибочно точные слова – слова, равные пайке блокадного хлеба. И эта жизнь в самой обыденности подвига была чудом и остаётся чудом, возвеличивающим человеческую душу».
Тихим, но бодрящим голосом народа была Ольга Берггольц всё блокадное время. Выстраданные её строки «Никто не забыт и ничто не забыто» выбиты на стене Пискаревского мемориального кладбища. В голодном и холодном городе звучали её стихи «Февральский дневник» и «Ленинградская поэма».
 

Полная трагизма, ошибок, обид и несправедливостей и, в то же время, познавшая любовь всей жизни судьба прекратила испытывать на прочность Ольгу Федоровну Берггольц 13 ноября 1975 года.
 

Но, скорее всего, читателю, еще многое откроется в личности и творчестве ленинградской Мадонны и в строчках, и между строк...