Читать отрывок

... Жомини да Жомини, 
А об водке ни полслова... 
Д. Давыдов. 
 В 1800-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось в наше время, - в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой, пыльной или грязной дороге и верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, - когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков, когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, - в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, в губернском городе К. был съезд помещиков, и кончались дворянские выборы. 
I. 
 - Ну, всё равно, хоть в залу, - говорил молодой офицер в шубе и гусарской фуражке, только что из дорожных саней, входя в лучшую гостиницу города К.  - Съезд такой, батюшка, ваше сиятельство, огромный, - говорил коридорный, успевший уже от денщика узнать, что фамилия гусара была граф Турбин, и поэтому величавший его: "ваше сиятельство". - Афремовская помещица с дочерьми обещались к вечеру выехать: так вот и изволите занять, как опростается, одиннадцатый нумер, - говорил он, мягко ступая впереди графа по коридору и беспрестанно оглядываясь.  В общей зале перед маленьким столом, подле почерневшего, во весь рост портрета императора Александра, сидели за шампанским несколько человек здешних дворян, должно быть, и в сторонке какие-то купцы, проезжающие, в синих шубах.  Войдя в комнату и зазвав туда Блюхера, огромную серую меделянскую собаку, приехавшую с ним, граф сбросил заиндевевшую еще на воротнике шинель, спросил водки и, оставшись в атласном синем архалуке, подсел к столу и вступил в разговор с господами, сидевшими тут, которые, сейчас же расположенные в пользу приезжего его прекрасной и открытой наружностью, предложили ему бокал шампанского. Граф выпил сначала стаканчик водки, а потом тоже спросил бутылку, чтоб угостить новых знакомых. Вошел ямщик просить на водку.  - Сашка! - крикнул граф: - дай ему!  Ямщик вышел с Сашкой и снова вернулся, держа в руке деньги.  - Что ж, батюшка васясо, как, кажется, старался твоей милости! полтинник обещал, а они четвертак пожаловали.  - Сашка! дай ему целковый!  Сашка, потупясь, посмотрел на ноги ямщика.  - Будет с него, - сказал он басом, - да у меня и денег нет больше.  Граф достал из бумажника единственные две синенькие, которые были в нем, и дал одну ямщику, который поцеловал его в ручку и вышел.  - Вот пригнал! - сказал граф: - последние пять рублей.  - По-гусарски, граф, - улыбаясь, сказал один из дворян, по усам, голосу и какой-то энергической развязности в ногах, очевидно, отставной кавалерист. - Вы здесь долго намерены пробыть, граф?  - Денег достать нужно; а то бы я не остался. Да и нумеров нет. Чорт их дери, в этом кабаке проклятом...  - Позвольте, граф, - возразил кавалерист, - да не угодно ли ко мне? Я вот здесь, в седьмом нумере. Коли не побрезгуете покамест проночевать. А вы пробудьте у нас денька три. Нынче же бал у предводителя. Как бы он рад был!  - Право, граф, погостите, - подхватил другой из собеседников, красивый молодой человек: - куда вам торопиться! A ведь это в три года раз бывает - выборы.  Посмотрели бы хоть на наших барышень, граф!  - Сашка! давай белье: поеду в баню, - сказал граф, вставая. - А оттуда, посмотрим, может, и в самом деле к предводителю дернуть.  Потом он позвал полового, поговорил о чем-то с ним, на что половой, усмехнувшись, ответил, "что всё дело рук человеческих", и вышел.  - Так я, батюшка, к вам в нумер велю перенести чемодан, - крикнул граф из-за двери.  - Сделайте одолжение, осчастливите, - отвечал кавалерист, подбегая к двери. Седьмой нумер! не забудьте.  Когда шаги его уже перестали быть слышны, кавалерист вернулся на свое место и, подсев ближе к чиновнику и взглянув ему прямо улыбающимися глазами в лицо, сказал:  - А ведь это тот самый.  - Ну?  - Уж я тебе говорю, что тот самый дуэлист-гусар, - ну, Турбин, известный. Он меня узнал, пари держу, что узнал. Как же, мы в Лебедяни с ним кутили вместе три недели без просыпу, когда я за ремонтом был. Там одна штука была - мы вместе сотворили - от этого он как будто ничего. А молодчина, а?  - Молодец. И какой он приятный в обращении! ничего так не заметно, отвечал красивый молодой человек. - Как мы скоро сошлись... Что, ему лет двадцать пять, не больше?  - Нет, оно так кажется; только ему больше. Да ведь надо знать, кто это? Мигунову кто увез? - он. Саблина он убил, Матнева он из окошка за ноги спустил, князя Нестерова он обыграл на триста тысяч. Ведь это какая отчаянная башка, надо знать. Картежник, дуэлист, соблазнитель; но гусар-душа, уж истинно душа.